25 декабря 1927 года, между Минеральными Водами и Баку

Солнце над горами – птицы, летящие против света – холмы с полосами снега и земля, припорошенная снегом, – победа серого – богатая и захватывающая фактура, как у короткого серого меха.

Как дети, которые верят в Санта-Клауса, мы в рождественское утро встали очень рано, в 4 часа, так как хотели сесть на скорый поезд до Баку, который выходил из Минеральных Вод в 7:25. Когда мы выехали в Минводы, было еще темно и холодно. Мы думали о доме. На одной станции мы долго стояли, пока экипаж завтракал, и начали нервничать из-за того, что опоздаем на поезд, но ничего страшного не случилось – поезд сам опоздал. Мы засели в буфете и приготовились к осаде. Мы пили чай, потом, чуть позже, молоко, а потом, еще позже, я захотел холодной индейки – несмотря на сильные боли в солнечном сплетении. Поэтому я заказал одну порцию ценой один рубль. Поскольку Д. заказала какую-то копченую рыбу антикварного вида, у нас получился рождественский завтрак, который раз и навсегда излечил меня от любви к холодной индейке. Нам также принесли примерно полпуда белого хлеба, добытого из горы буханок, находившейся в углу ресторана. После завтрака я разложил пасьянс – в основном для развлечения зрителей. Я уже фактически начал чувствовать себя на этой станции как дома, но тут в 12:30 прибыл поезд…

Вскоре мы выехали из Минеральных Вод в международном вагоне. Я думал, что мы уже распрощались со степями, но вот они снова здесь: заснеженные и абсолютно плоские. В этом поезде был вагон-ресторан – первый, в котором я побывал в России. Мы там пообедали: места там очень много, гораздо больше, чем в американском вагоне. Обед состоял из супа, холодной рыбы с соусом из хрена, жареной утки с соленьями, яблока с рисом, кофе и пирожных (кофе, конечно, был ненастоящий). Все это обошлось в 5 рублей 80 копеек. В четыре уже стемнело, и, поскольку мы очень устали, то легли спать. Около 8 часов вечера мы проснулись оттого, что поезд долгое время стоял на одном месте; оказывается, это был Гудермес, станция после Грозного и Владикавказа. Мы услышали, что наши соседи говорят о крушении грузового поезда, который шел перед нами. Лопнул рельс, вагон в середине состава перевернулся, остальные взгромоздились на него; четыре человека погибли.

26 декабря

Спал с перерывами до 8 часов утра. В 8:30 поезд тронулся. Местность изменилась; раньше это были замерзшие болота с высокой коричневой травой, дикие утки, далекие кустарники и небольшие кучки деревьев, теперь же – цепь покрытых снегом гор и деревенек возле дороги – глиняные хижины с соломенными крышами; свиньи и коровы во дворе; женщина в красном платке, которая, скрестив ноги, сидела у двери и просеивала зерно через круглое сито; крытые соломой домики на сваях. Затем мы проехали мимо потерпевшего крушение поезда: скрученные и разбитые грузовые вагоны, разбросанные вдоль полотна, рассыпанное повсюду зерно, разбросанные бумаги и книги, солдаты, охраняющие мертвые тела. Еще чуть-чуть, и это мог бы быть наш поезд… Р. К. представила себе такой захватывающий репортаж в американских газетах, что почти сожалела о том, что нам удалось избежать катастрофы: «На Рождество в степях Кавказа погиб в железнодорожной катастрофе Теодор Драйзер».

К полудню весь снег в степи исчез, и его можно было увидеть только на горах. Появились овцы, коровы, пастухи в черных кавказских бурках с широкими прямыми плечами, как будто у них от плеча до плеча проходила палка, и в больших меховых шапках. У Порт-Петровска (в 1894–1929 годах так назвалась Махачкала – Прим. пер.) – скопление землянок возле путей на фоне горных вершин.

В том же вагоне ехало множество ответственных партийных работников, возвращавшихся в Баку и Тифлис со съезда в Москве. Были здесь армяне, старый грузин, который работал со Сталиным, Шамше Лежава, белорус, сибиряк, еврей. Самым внимательным ко мне оказался один молодой армянин из тифлисского финотдела: он настаивал, чтобы я обязательно выпил кавказского коньяка, тифлисского шампанского и водки. Мы все вместе пообедали в ресторане, а потом он сидел у нас в купе и пел армянские и грузинские песни – горячий, сумасшедший молодой человек. Эльчебиков.

Мы прибыли в Баку около 10 часов вечера. Город нас поразил: дикого вида вокзал; толпы людей, бегающих туда-сюда; убегающий от нас носильщик; все тараторят на странном языке. Баку – столица Азербайджанской Республики, его население 447 000 человек, а официальным языком является азербайджанский, хотя надписи на указателях повторяются по-русски. Наш носильщик бросился к одному из многочисленных смуглых извозчиков, которые выстроились у вокзала в очередь. Все они очень плохо знали русский язык. Экипажи в Баку оказались самыми прекрасными из всех нами виденных: они запряжены двумя лошадьми, костюмы у возниц – длинные пальто ярко-синего цвета, перевязанные по талии красным поясом, на головах у них большие меховые шапки. Мы поехали в гостиницу «Новая Европа». Это был новый отель, семь этажей которого ярусами окружали расположенную в центре шахту, по которой поднимался и опускался открытый лифт. Мы взяли двухкомнатный номер на шестом этаже за 8 рублей. Как и во многих местах с мягким климатом, в нем было очень жарко, а окна были наглухо запечатаны без намека на форточки. Сервис оказался сравнительно хорошим, правда, возникла большая суета вокруг заполнения каких-то бланков, предъявления документов и т. д. Но в конце концов нас все-таки поселили.

27 декабря

Мы позавтракали в столовой гостиницы, которая оказалась очень дорогой: 1,60 за кофейник – правда, кофе был настоящий. Затем мы отправились на прогулку по набережной. У кромки воды дул свежий морской бриз – приятное напоминание о Сан-Франциско. Улица вдоль набережной была заполнена носильщиками в рваных одеждах с деревянными коромыслами, которые они носили на плечах. Иногда под тяжелым грузом из каких-то ящиков или старых железок носильщики почти сгибались пополам. Все они были местными, смуглыми и сиплыми. Здесь встречались также странные маленькие кибитки на двух высоких колесах, разукрашенные цветными узорами. Такими же узорами или бисером здесь украшают сбрую лошади. Длинные доски иногда перевозят так, что они до половины выступают над головой лошади. В гавани виднелось множество старых кораблей и огромное количество ржавых остовов полузатопленных судов. У самой воды стоял большой новый каменный жилой дом, в который мы зашли. Во дворе мы обнаружили молодую женщину, которая рассказала нам, что она здесь живет, что это дом только для моряков, что ее муж пропал в море два месяца назад, а она осталась с двумя маленькими детьми. У нее была комната в двухкомнатной квартире с одной кухней и одним туалетом на две семьи. Она получала пенсию от государственной судоходной компании (26 рублей в месяц) и платила за аренду 50 копеек в месяц.

На одном из живописных извозчиков мы вернулись в отель. Дэви уже посетила Бакинский Совет и ожидала нас. Бакинские власти, похоже, не оценили меня настолько высоко, чтобы предоставить гида. Дэви сказала, что женщина, с которой она говорила в Совете, утверждала, что хорошо меня знает. «Да, я читала все его произведения; это мой любимый поэт». Тут я должен добавить, что в поезде из Ростова один человек предположил, что я – Джон Рид.

Потом мы поехали в клуб работниц-мусульманок имени Али Байрамова (Мусульманский женский клуб имени тов. Али Байрамова был открыт в 1920 году. Али Байрам оглы Байрамов (1889–1920) – активный участник борьбы за установление Советской власти в Азербайджане. После взятия Баку турецкими войсками вел нелегальную работу в Гяндже и Баку В феврале 1920 года избран членом ЦК КП(б) Азербайджана. Убит неизвестными – Прим. пер.). Это очень большое здание, которое раньше было резиденцией местного нефтяного магната (Муртуза Мухтар оглы Мухтаров (1855–1920) – крупный бакинский нефтепромышленник и меценат. В 1911–1912 годах по проекту польского архитектора и автора многочисленных архитектурных проектов в Баку П. К. Плошко Муртуза Мухтаров построил в Баку дом в стиле французской готики, более известный как Дворец Мухтарова (ныне Дворец бракосочетания). После прихода «красных» Мухтаров покончил с собой – Прим. пер.). Здесь были клубные комнаты, читальный зал, театр, «Ленинский уголок», странным образом напоминавший мечеть; с одной стороны был бюст Ленина, с другой – его портрет, а на куполе изображены серп и молот.

В 1924 году в клубе насчитывалось 550 человек, в 1925 году – 1300, а теперь – еще больше. Значительная часть этих женщин была неграмотной, носила паранджу и не училась никакому ремеслу. Сейчас здесь проводятся занятия по шитью, вышивке, ковроткачеству, акушерству, музыке, танцам и ликвидации неграмотности. Меня затащили в детский сад, где в течение дня находились дети женщин – членов клуба. Там как раз проходило родительское собрание. Дети приветствовали нас словами «Salome malekov» («Здравствуйте»). Миниатюрная женщина, которая водила нас по клубу, тоже была мусульманка – очень небольшого роста, с красивым смуглым лицом и большими темными глазами. Здесь у всех женщин прямые черные волосы, смуглая кожа и большие темно-карие глаза.

На улице, ведущей к клубу, много маленьких лотков, с которых торговцы продают свои товары. Эта узкая мощеная булыжником улица забита людьми, в основном женщинами, скрытыми паранджой или закутанными в платки из хлопка, оставляющие открытыми только лица. Их фигуры на первый взгляд могут показаться живописными, но это пока вы не заметили современные дешевые ботинки и цветные хлопковые чулки. В каждой второй лавке продают шашлык – кусочки баранины на палочках, которые переворачивают над огнем, горящем в железном горшке, или над тлеющим древесным углем. Мы заглянули в один интересный дворик с соседним садиком, к которому ведет лестница. Сразу появился смуглый и грозный на вид хозяин, который пригласил нас войти, но мы хотели пойти дальше на холм к большой церкви, которая маячила в конце этой узкой улицы. Но как эта улица была полна жизни, цвета и романтики Востока, так и церковь, особенно внутри, была похожа на все другие греческие церкви, которые я видел, за исключением того, что старый священник, совершающий службу, скорее плакал, чем нараспев читал молитвы. Когда мы возвращались, маленький ресторан уже распродал весь свой шашлык, поэтому на соседней улице мы нашли другое заведение. Это был типичный пивной зал, но гостеприимнейший хозяин сразу предложил нам две порции шашлыка и отбивную из баранины с косточкой, также приготовленную над огнем. Кроме того, он принес омара, пиво с сушеным горошком, зеленый лук, редис и тонкий белый хлеб, приготовленный в виде больших листов, которые по виду напоминали стиральные доски. Возвращаясь домой, мы остановились у пекарни и купили выпечку к чаю в отеле. Рядом с гостиницей находился зверинец, и весь фасад здания был покрыт цветными изображениями животных. Эти картинки не только служили нам ориентиром, но и завлекали войти внутрь, поэтому мы наконец решили посмотреть, что же там показывают. Внутри было очень холодно, тускло светили лампочки, но животные были интересными: дикие кошки, тигры, львы, медведи, обезьяны, змеи и птицы. Уставшие и замерзшие, мы вернулись в номер и бросились к самовару.

ХОЗЯИН ПРЕДЛОЖИЛ НАМ ДВЕ ПОРЦИИ ШАШЛЫКА
И ОТБИВНУЮ ИЗ БАРАНИНЫ С КОСТОЧКОЙ.
КРОМЕ ТОГО, ОН ПРИНЕС ОМАРА,
ПИВО С СУШЕНЫМ ГОРОШКОМ, ЗЕЛЕНЫЙ ЛУК,
РЕДИС И ТОНКИЙ БЕЛЫЙ ХЛЕБ В ВИДЕ БОЛЬШИХ ЛИСТОВ,
КОТОРЫЕ ПО ВИДУ НАПОМИНАЛИ СТИРАЛЬНЫЕ ДОСКИ.

28 декабря, среда

Утром мы отправились городским трамваем на нефтепромыслы. По пути сделали две пересадки и проехали несколько районов города с новыми зданиями. У моря мы зашли в контору Государственного нефтяного предприятия Азербайджана. По забрызганным грязью улицам туда-сюда сновали автомобили «Форд», поэтому не было ничего удивительного в том, что, когда Дэви представила свои документы, руководство компании выделило нам для поездки на нефтепромыслы машину марки «Форд». День был холодный, туманный, начинался моросящий дождь. Большинство скважин было затоплено водой, многие скважины истощены. Ближайшая к городу группа работающих скважин дает 2000 тонн нефти в день. Здесь восьмичасовой рабочий день, три смены, а рабочий в среднем зарабатывает 70 рублей. Сырой продукт перекачивается по трубам в так называемый Черный город, где идет его очистка. Нефть экспортируется в Турцию, Францию, Италию, нефтепродукты – в Германию. Из-за большого внутреннего спроса на экспорт идет только около 10–12 %. Методы добычи, как пояснил нам наш гид-бригадир, похожи на американские. На этом промысле работают 520 рабочих, их новые и старые дома находятся неподалеку на холмах – оттуда видны скважины. Раньше здесь все было черным от копоти – рабочие жгли керосин, теперь они сжигают природный газ. Жилье у них бесплатное. Средняя семья (скажем, из четырех человек) получает две комнаты и кухню. Работник, который уволен или прекратил работать на концерн, не может быть выселен из своей квартиры без решения суда, но должен платить арендную плату. Безработный платит аренду из расчета 2 копейки за кубический (очевидно, квадратный – Пер.) метр. Если ему удается найти приемлемое жилье в другом месте, то он переезжает туда. Человеку, который работает здесь, но живет в другом месте, выплачивают 9 рублей 75 копеек. Всего здесь обитает около 30 человек, которые не работают на этом предприятии, потому что, когда человек уходит, он обычно находит работу в другом месте, и жилье предоставляется там.

Я спросил гида о носильщиках и возчиках, которых так много на улицах Баку Оказывается, у них есть профсоюз, они не работают за зарплату, но как члены профсоюза получают определенные льготы и могут через профсоюз найти другую работу. Получают они около 90 рублей в месяц, я подумал, что нам нужно не жалеть бедного носильщика, а считать, что он вытащил в жизни счастливый билет: он совершенно здоров, счастлив и сам себе хозяин.

До революции каждая частная фирма имела свою территорию и охраняла от других свои геологические секреты. Поэтому в ходе эксплуатации было сделано множество ошибок, бурение часто велось без необходимости. Здесь пока эксплуатируются только мощные скважины, а маленькие еще не задействованы, чем объясняется тот факт, что в этом нефтеносном районе занято больше людей, чем в США. Сейчас они экспериментируют с откачкой воды с разработанных территорий вместо затопления их, и со строительством дорог. Чтобы затопить эту область, нужно шесть миллионов, тогда как для осушения – всего два. Стоимость эксплуатации выше, чем в Америке, но продукты добычи стоят меньше, поэтому Россия может конкурировать с другими странами. Производство в России гораздо дороже только в машиностроении, где необходимо импортировать оборудование. Когда Советское правительство взяло контроль над нефтяными месторождениями, они были в ужасно ветхом состоянии; теперь условия доведены до довоенного уровня, но производство еще до него не дотянулось. В 1902 году наибольший объем производства составил 520 миллионов пудов, а план на 1928 год – 480 миллионов пудов.

– Что делают в гавани все эти старые железные суда?

Всем им больше 30 лет, они принадлежат отдельным капиталистам. Примерно 200 судов можно использовать, но для этого придется потратить много денег на ремонт, так что дело того не стоит. Самые крупные из этих судов имеют водоизмещение 1000 тонн, но сейчас мы строим суда водоизмещением 5–6 тысяч тонн. Наши суда ходят в Астрахань и по Волге; небольшая торговля идет с Персией и Туркестаном.

Питьевая вода – это здесь серьезная проблема, ее приходится доставать из скважин глубиной 140 м. Или передавать по трубам на большие расстояния.

Когда мы ехали на трамвае вдоль берега, видели в доках множество других ржавеющих старых судов. В конце концов мы прибыли в Черный город, который, как утверждают, уже и не Черный, поскольку условия жизни в нем заметно улучшились. Тем не менее мы пробрались по черным, грязным улицам, где все перекопано и идет строительство, к главной конторе и получили там разрешение посетить завод №2. Стоя на заводском дворе, мы с Р. К. опять начали дискуссию. Я предположил, что новый порядок здесь будет означать торжество убожества из-за отсутствия классовых различий и снижения уровня жизни для того, чтобы охватить всех. Р. К. утверждала, что в России работники умственного труда уже создали для себя более высокий уровень, что всегда будут различия в индивидуальных вкусах и темпераментах. Я сказал, что если все люди будут одинаково обеспечены, то никогда не возникнут высоты красоты и роскоши, потому что увеличивающееся население, которое будет следовать за более высоким уровнем жизни масс, будет потреблять увеличивающееся богатство. Р. К. ответила, что чем выше культура общества, тем сильнее в нем контроль над рождаемостью. Я сказал, что это вздор, что обычный человек хотел детей лишь тогда, когда мог их себе позволить, и, кроме того, по мере улучшения условий жизни уменьшается смертность.

Пришел очень вежливый гид и начал нам объяснять, как идет процесс переработки нефти. Вверху, на холмах, находится множество резервуаров, в которых хранится нефть, подаваемая с месторождения. Из резервуаров нефть направляется вниз, к батареям [перегонным кубам], где она нагревается, и из нее выделяются керосин, бензин и другие фракции, которые затем по трубам поступают в хранилища. На этом заводе работают в три смены 350 рабочих. Во всем Черном городе – 14000 рабочих, а во всей нефтяной промышленности в Баку, включая все нефтяные месторождения, занято 40 000 рабочих.

В конце смены, в 3 часа дня, мы вышли из Черного города и, чтобы избежать давки в транспорте, взяли старого извозчика, который только что привез в этот район какую-то мебель.

Мы поужинали в очень хорошем семейном ресторане рядом с отелем. Вечером я поехал с Дэви смотреть фильм «Победа женщины» (Победа женщины» – фильм о быте и нравах в боярской среде времен Петра I, снятый в 1927 году режиссером Юрием Желябужским по повести Н. С. Лескова «Старые годы в селе Плодомасове» — Прим. пер.). Р. К. предупредила меня, что фильм – дрянь. Теперь, когда я своими глазами увидел его, я готов с ней согласиться. Дело происходит в России. Это история феодальных времен. Предводитель разбойников похищает девушку и принуждает ее выйти за него замуж. В брачную ночь она его обманывает, а затем, когда появляются солдаты, чтобы его арестовать и он уже готов сдаться, она спасает его как своего любимого мужа, и все заканчивается благополучно.

29 декабря, четверг

Мы встали рано, но было уже светло; солнце пробивалось сквозь туман, и день обещал быть прекрасным. Мы сели на извозчика, и я попросил его подъехать к мечети, которую видел из своих окон. Она стояла в одиночестве на мрачном холме, и, чтобы добраться до нее, нам пришлось пробираться сквозь липкую грязь и копоть, я ожидал чего-то более прекрасного – храм был очень простой и полуразрушенный. Вокруг него теснились домики бедняков, а вдоль улиц громоздились горы торфа. Мы спустились с холма и поехали к другой мечети, чьи купола и минареты были видны издалека. Этот храм был намного больше и изящней первого. Мы уже выходили со двора, когда один из мальчиков спросил нас, не хотим ли мы заглянуть внутрь. Я полагал, что ни один неверный не может войти в магометанский храм. Тем не менее он открыл дверь, и мы заглянули внутрь. Там был большой белый зал с современными электрическими светильниками, на полу было расстелено множество восточных ковров. А еще мы увидели маленькую резную лестницу, которая не имела других украшений, и балкон, на котором стояли женщины.

Добравшись до нашего квартала, мы решили взойти на стену укрепления, которая издалека выглядела совершенно очаровательной. Это был новый мир, или скорее старый мир, подобный странице из сказок «1001 ночи». Узкие извилистые улицы, по которым струилось половодье носильщиков, согнувшихся под пачками, ящиками и тюками сена у них на спинах; нагруженные такой же поклажей ослы (часть из них несла на себе мужчин, которые на крошечных несчастных животных выглядели смехотворно большими); женщины, скрывавшие за платками свои лица, даже когда они носили ведра с водой, младенцев, глиняную посуду или сундучки; мясо, приготовленное на маленьких жаровнях над древесным углем; уличные разносчики, покупающие у торговцев дневной запас апельсинов; шум голосов людей, говорящих на необычном языке; смуглые дружелюбные лица. Фрагмент древней серой каменной стены странной формы, поднимающейся высоко над старыми зданиями. Мы искали Ханский Дворец […] и долго блуждали по лабиринту из узких улочек, спрашивали дорогу и тут, и там, но никто не знал такого названия. Но тут из группы вышел худощавый парень лет 16 и стал жестикулировать, пытаясь показать нам путь. В то же время он пытался говорить, но ему мешала короткая уздечка языка. В конце концов он решил провести нас сам и пошел вперед. Поворачивая за угол, он робко, в вопросительной манере, оглядывался, чтобы удостовериться, что мы следуем за ним. Мы ходили за ним взад и вперед, взбирались по осыпавшимся каменным ступеням, проходили через грязные дворы, через узкие проходы, но в конце концов добрались до высокой каменной стены с парапетами наверху. Однако деревянные ворота были закрыты; нам сказали, что замок будет открыт для посетителей завтра. Мы возразили, что сегодня уезжаем, но пожилой длинноносый и длиннобородый хранитель покачал головой, когда наш гид сказал ему об этом, и что-то раздраженно ответил на своем родном языке. Мы посмотрели сквозь расщелины в стене на замок – маленькое серое каменное здание, которое стоит здесь с пятнадцатого века. Говорят, что в нем 68 небольших комнат, а тронный зал сохранился совершенно нетронутым. Другой парень, который шел с нами, спросил, откуда мы, и, когда мы ответили ему, что из Америки, наш гид издал щелкающий звук, выражающий удивление, и воскликнул: «Америка!» Другой мальчик сказал, что в Америке его друга вылечили бы. Это для нас его город был похож на место действия сказок из «1001 ночи», а сам он считал страной чудес Америку.

Очень странно выглядели среди этих людей время от времени встречавшиеся краснобородые мужчины или красноволосые женщины. Красный цвет был темным и неестественным – должно быть, это краска.

Мы вернулись домой, упаковали вещи, прошли обычную процедуру выезда из отеля, включая раздачу всевозможных чаевых и уплату паспортных сборов, и поехали на вокзал, чтобы сесть в 13:40 на почтовый поезд, который шел до Тифлиса. Дэви ушла покупать билеты и через некоторое время вернулась, чтобы объявить, что на этот поезд билетов нет. Мы сидели в буфете среди нашего обширного багажа; здесь толпилась масса народу, сновали официанты, разносившие супы и мясные блюда; нас уже тошнило от одного вида еды в вокзальном буфете; меня преследовали раздражение и усталость. Нам ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в отель, но снова проходить все эти церемонии в «Новой Европе» не было сил. Недалеко от вокзала находился отель Bristol. Дэви была уверена, что он совсем рядом. Какой шанс сэкономить! Она поручила носильщику отнести наш багаж прямо в отель.

Отель «Бристоль» оказался намного дальше, чем думала Дэви. Скоро мы, Р. К. и я, остановились в парке, потому что устали от этой гонки. Дэви погналась за ним по всем этим изгибающимся улочкам, крича, чтобы носильщик шел не так быстро. А тот действительно развил приличную скорость, если учесть, что он нес большой чемодан, тяжелую кожаную сумку и шубу. Потом она рассказывала, что, когда мы наконец прибыли в отель, она была полностью измотана и так рассердилась на него, что дала ему всего 50 копеек, которые он, чувствуя себя виноватым в своем явном намерении, принял без комментариев. Погода переменилась: стало восхитительно тепло. Некоторое время мы посидели в парке под яркими солнечными лучами и помолчали, а потом встали и отправились в отель. Дэви взяла нам одну маленькую комнату с плотно закрытыми окнами, в которой, однако, было холодно. Я попросил номер с отоплением, но мне сказали, что он освободится позже. Я отправился прогуляться вдоль воды, и в конце концов интересные достопримечательности и свежий воздух подняли мое настроение. Мы поужинали рядом с отелем в каком-то потрепанном кафе, стены которого были расписаны очень смешными изображениями дам и кавалеров, прогуливающихся по саду. Ели обычный борщ, пили пиво. Возвращаясь в гостиницу, мы зашли в большой кооперативный магазин. Он был заполнен покупателями, к кассиру стояла длинная очередь. Плакаты на стенах говорили о преимуществах кооперации.

Потом мы прогуливались по узкой улочке и заглядывали в витрины маленьких магазинов и ювелирных мастерских, где демонстрировались большие серьги, которые носят здесь женщины, музыкальные инструменты, в том числе тар и кавказский барабан, на котором здесь играют пальцами, словно на рояле. Инструменты были инкрустированы перламутром, а тар [местная балалайка] даже покрыт серебром. Мы также прошли по ряду магазинов, в которых по 3 рубля за пару продают кавказские шелковые чулки – их делают тут же на станках.

Вернувшись в отель, мы переехали в большую комнату с железной печкой, которую нам обещали топить. Потом пили кофе, поданный очень заботливой хозяйкой, которая сокрушалась о том, что мы так скоро уезжаем и не успеем узнать, как хорошо готовит ее сестра. Мы легли спать очень рано, хотя нас раздражали шум и разговоры в буфете; ночью кто-то пришел и все-таки развел огонь в нашей печи, стоявшей в коридоре.

29–30 декабря

Под свист ветра, который задувал из-за угла и с грохотом бился в окна нашей комнаты и балконную дверь, мы поднялись в темноте в 4 часа утра. В комнате было тепло от печи. Поскольку мы спали, не раздеваясь, то довольно быстро оказались на улице. Здесь все еще дул холодный резкий ветер. Звезды скрылись, порывистый ветер швырял в лицо заряды мокрого снега. Приехав на вокзал, мы узнали, что поезд на три часа опаздывает. Проверив оставшиеся сумки, мы вернулись в отель, где получили разрешение занимать нашу комнату до семи часов утра. Все это время мы проспали, а потом поднялись и пошли на станцию. Коридоры и залы ожидания были заполнены людьми. Мы получили наш багаж и уложили его на свободное место в коридоре у главной лестницы. Потом сели на сумки и стали ждать, наблюдая за отливами и приливами людского моря, я никогда в жизни не видел таких несчастных людей: маленьких мальчишек в грязных лохмотьях, стариков, скребущихся под такими же лохмотьями, бедных женщин, терпеливо сидящих на одеялах с детьми… Все эти люди раньше были почти совершенно неграмотными, а большинство из них неграмотны и сейчас. Время от времени маленький мальчик с лицом, черным от грязи, одетый в лохмотья, свисавшие с его голых рук и плеч, прикрытый старым соломенным ковриком, босой, с грязными спутавшимися волосами, подходил ко мне и просил денег. Для меня это был сигнал о том, что нужно внимательнее следить за карманами и еще крепче держаться за сумки. После двух с лишним часов ожидания наш носильщик, у которого был номер, поэтому ему можно было доверять, привел нас вместе с толпой на платформу, и мы наконец снова сели в международный вагон и поехали в Тифлис. В давке у поезда кто-то вытащил у Р. К. из кармана апельсин.

Железная дорога на Тифлис несколько миль шла на юг вдоль берега Каспийского моря. По другую сторону тянулась рыжая равнина с низкими коричневыми холмами. Всюду виднелись стада овец и селенья пастухов, состоявшие из землянок. «Боюсь, что здесь нет “Ленинских уголков”», – заметила Р. К. Теперь мы проезжали более широкие и более пустынные участки; здесь паслись верблюды, по равнинам двигались караваны этих животных с вьюками на спинах, скрытыми под выцветшими полосатыми покрывалами. Море осталось позади, и железная дорога слегка отклонилась к северу в направлении Тифлиса.

Путь шел через степь, где выпасали скот. Деревни здесь стали несколько менее примитивными. Новые глинобитные дома под соломенными крышами, крытое красной черепицей здание в центре – наверняка это местный Совет! На фоне глинобитных домов неподвижно стояла женщина, наблюдавшая за поездом. Ее тело и лицо скрывало черное покрывало, из-за чего она казалась символической фигурой, стоящей на сцене. Вдали прошла женщина в ярко-красном одеянии с высоким глиняным кувшином. Дома были построены на высоких сваях. Рядом с железной дорогой двигался караван кибиток, запряженных волами. В поле мелькнул проблеск от работающего трактора. Местность постепенно становилась все более процветающей и цивилизованной на вид. В городах было много недавно построенных зданий. Мы проехали мимо нового моста через реку и нового строящегося железнодорожного пути.

В 11 часов вечера мы прибыли в Тифлис, столицу Грузии. Вокзал города поражает своим хаосом. У нашего носильщика не было никакого номера, он схватил багаж и, как безумный, кинулся с ним на улицу. Воздух здесь, конечно, не был теплым, но, во всяком случае, снега не было. В этот поздний час с транспортом были проблемы. Наш носильщик нашел какой-то жалкий старый автомобиль, его толстый водитель запустил двигатель, и нам пришлось торговаться с ним под оглушительный грохот. До отеля Orient он просил пять рублей. Нам пришлось согласиться и за эту цену прогромыхать по улицам в отель. Однако когда дело дошло до расчетов, он потребовал 7 рублей, сказав, что два рубля стоит багаж. Мы платить отказались. Он начал вопить, но не двигался с места. Мы передали это дело сотруднику отеля, и в конце концов водитель принял оплату в пять рублей. Отель был довольно симпатичным, с очаровательным турецким залом, но наши номера были не очень хороши. Зато оказалось, что это «двухпростынная» гостиница, то есть в ней каждому выдают по меньшей мере две простыни.

Перевод: Евгений Кручина.